с публичным заявлением и отправил письмо протеста, за что его жестоко избили на следующий же день. Он писал мне, чтобы я приехал за ним на машине и увез куда-нибудь из этих мест.

Он ждал меня в доме, одиноко сидя в темной комнате на стуле. Мне стало так больно, когда я увидел его широкую, но совсем сгорбившуюся спину и спрятанное в ладони лицо. Я почувствовал прилив ярости, моя добрая черная кровь бушевала у меня в венах и гудела в ушах. Он поднялся и обнял меня за плечи. Губы его распухли, и говорил он с трудом. Когда я хотел похлопать его по спине, чтобы как-то утешить, он остановил мою руку.

– Они высекли меня, – сказал он.

– Кто это сделал?

– Люди Бальбо и сыновья Морана.

– Снова эти…

Мои кулаки сжались помимо моей воли. Холодная ярость постепенно овладевала мной.

– Хочешь, мы с ними разделаемся, Том?

– Нет, Ли. Мы не можем этого сделать. Вся твоя жизнь пошла бы насмарку. А у тебя еще есть шанс, ты не меченый.

– Ты стоишь большего, чем я, Том.

– Взгляни на мои руки, Ли, на мои ногти, волосы. Взгляни на мои губы. Я черный, Ли. Мне от этого никогда не избавиться, а ты…

Он замолчал и посмотрел на меня. Старик действительно меня любил.

– Ли, ты должен из этого выбраться. Бог поможет тебе выбраться. Он поможет тебе, Ли.

– Бог плевать на это хотел, – сказал я.

Том улыбнулся. Он знал о моих неважных отношениях с Богом.

– Ли, ты уехал из этого города слишком молодым и потерял свою веру, но Бог простит тебя, когда придет время. Бежать нужно от людей, а к Нему ты должен идти, широко распахнув руки и сердце.

– Куда ты отправишься, Том? Может, тебе нужны деньги?

– У меня есть деньги, Ли. Я хотел покинуть дом вместе с тобой. Я хочу…

Он остановился. Его изуродованные губы с трудом выговаривали слова.

– Я хочу сжечь дом, Ли. Наш отец построил его. Мы обязаны ему всем, что у нас есть. Он ведь был почти белый по цвету кожи, Ли. Но, ты помнишь, он никогда не думал отказываться от своей расы. Наш брат мертв, и никому больше не должен принадлежать дом, который построил отец своими собственными руками, руками черного.

Мне нечего было на это сказать. Я помог Тому увязать его пожитки, и мы взгромоздили их на мой драндулет. Дом находился на окраине города и к тому же в стороне от других. Я оставил Тома заканчивать и вышел, чтобы как следует закрепить все эти тюки.

Через несколько минут он присоединился ко мне.

– Едем, – сказал он, – едем отсюда, потому что еще не скоро придет время, когда на этой земле будет царить справедливость и для людей с черной кожей.

Красный огонек замерцал на кухне, потом неожиданно разросся. Послышался глухой взрыв бутыли с горючим, и отблески достигли окна соседней комнаты. Затем сквозь деревянную стену прорвался длинный язык пламени, и ветер стал раздувать пожар. Блики огня заплясали повсюду, лицо Тома в красном пламени блестело от пота. Две большие слезы скатились по его щекам. Наконец он положил руку мне на плечо, и мы повернули прочь от дома.

Я думаю, что Том мог продать дом; с деньгами можно было причинить немало беспокойства Моранам, а то и прикончить хотя бы одного из троих, но я не хотел мешать ему делать свой выбор. Я сделал свой. У него в голове оставалось слишком много всяких предрассудков насчет доброты, набожности и т. п. Том был слишком честным малым, вот что его губило. Он полагал, что творящему добро воздастся добром, хотя если такое и бывает, то это просто счастливый случай. Есть только одно стоящее дело – месть, но если мстить, то мстить на полную катушку. Я вспомнил Малыша, который был еще белее меня, если только такое возможно. Когда отец Энн Моран узнал, что тот обхаживает его дочку и они встречаются, то это продолжалось недолго. Правда, Малыш никогда не уезжал из города; а я уже более десяти лет жил вдали от него, среди людей, ничего не знавших о моем происхождении; и мне удалось избавиться от этого гнусного смирения, навязанного нам, как условный рефлекс, этого проклятого смирения, которое разбитыми губами Тома проповедовало о жалости, от этого врожденного ужаса, который заставлял наших братьев прятаться, заслышав шаги белого человека. Но я прекрасно знал, что, взяв у белого его кожу, мы получаем над ним власть, ибо он болтлив и легко отдает себя в руки тех, кого считает себе подобными. С Биллом, Диком и Джуди я уже отыграл несколько очков. Но сказать им, что их только что поимел черный… Это нисколько не приблизило бы меня к цели. При помощи Лу и Джин Эсквит я возьму реванш над Моранами и над всеми этими… Двое за одного, и им не удастся пристрелить меня, как они пристрелили моего брата.

Том что-то бормотал в бреду, задремав в машине. Я прибавил скорость. Мне надо было отвезти его до прямой ветки, где он сядет на северный экспресс. Он решил отправиться в Нью-Йорк. Он отличный парень, старина Том, отличный парень. Но слишком сентиментальный и слишком смиренный.

IX

Я вернулся в город только на другой день утром и отправился прямо на работу. Да я и не хотел спать. Я ждал. И дождался: около одиннадцати зазвонил телефон. Джин Эсквит приглашала меня с Дексом и еще какими-то приятелями к себе на уик-энд. Я принял, естественно, приглашение, но не слишком поспешно.

– Если я смогу освободиться…

– Постарайтесь, – выдохнула она в трубку.

– Не думаю, что вам не хватает кавалеров, – подсмеивался я, – или вы и вправду живете в дыре?

– Здешние мужчины не умеют развлечь девушку, которая выпила больше, чем нужно.

Я остался холоден, и она почувствовала это, так как я услышал ее принужденный смех.

– В самом деле, приезжайте, мне хочется вас видеть, Ли Андерсон. И Лу тоже будет довольна…

– Поцелуйте ее за меня, – сказал я, – а она пусть поцелует вас от моего имени.

Ободренный, я вернулся к работе. Вечером я нашел всю компанию в аптеке и увез Джуди и Джики на своем драндулете. Не слишком удобно заниматься этим в машине, зато можно найти неожиданные ракурсы. В эту ночь я спал как убитый.

На другой день, чтобы пополнить свой гардероб, я купил что-то вроде несессера с туалетными принадлежностями, небольшой чемодан, новую пижаму и всякие мелочи, которых мне не хватало. В